Неточные совпадения
«Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего
романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он
лучше выставить вместо девятого нумера осьмой над последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф...
Замолчали, прислушиваясь. Клим стоял у буфета, крепко вытирая руки платком. Лидия сидела неподвижно, упорно глядя на золотое копьецо свечи. Мелкие мысли одолевали Клима. «Доктор говорил с Лидией почтительно, как с дамой. Это, конечно, потому, что Варавка играет в городе все более видную роль. Снова в городе начнут говорить о ней, как говорили о детском ее
романе с Туробоевым. Неприятно, что Макарова уложили на мою постель.
Лучше бы отвести его на чердак. И ему спокойней».
«Может быть, и я обладаю «другим чувством», — подумал Самгин, пытаясь утешить себя. — Я — не романтик, — продолжал он, смутно чувствуя, что где-то близко тропа утешения. — Глупо обижаться на девушку за то, что она не оценила моей любви. Она нашла плохого героя для своего
романа. Ничего
хорошего он ей не даст. Вполне возможно, что она будет жестоко наказана за свое увлечение, и тогда я…»
— Ну, — черт его знает, может быть, и сатира! — согласился Безбедов, но тотчас же сказал: — У Потапенко есть
роман «Любовь», там женщина тоже предпочитает мерзавца этим… честным деятелям. Женщина, по-моему, — знает
лучше мужчины вкус жизни. Правду жизни, что ли…
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не
лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь
романа Лескова «На ножах»; эту книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
Затем он вспомнил, что в кармане его лежит письмо матери, полученное днем; немногословное письмо это, написанное с алгебраической точностью, сообщает, что культурные люди обязаны работать, что она хочет открыть в городе музыкальную школу, а Варавка намерен издавать газету и пройти в городские головы. Лидия будет дочерью городского головы. Возможно, что, со временем, он расскажет ей
роман с Нехаевой; об этом
лучше всего рассказать в комическом тоне.
— Ну, ты после потопа родился и сочиняй свои драмы и
романы, а нам не мешай! Начни ты, Марфенька, а ты, Вера, послушай! Потом, когда Марфенька устанет, ты почитай. Книга
хорошая, занимательная!
— Что такое воспитание? — заговорил Марк. — Возьмите всю вашу родню и знакомых: воспитанных, умытых, причесанных, не пьющих, опрятных, с belles manières… [с
хорошими манерами… (фр.)] Согласитесь, что они не больше моего делают? А вы сами тоже с воспитанием — вот не пьете: а за исключением портрета Марфеньки да
романа в программе…
— Послушай, Райский, сколько я тут понимаю, надо тебе бросить прежде не живопись, а Софью, и не делать
романов, если хочешь писать их…
Лучше пиши по утрам
роман, а вечером играй в карты: по маленькой, в коммерческую… это не раздражает…
— Шикарный немец, — говорил поживший в городе и читавший
романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была в большом доме, я гостей возил тоже; с еклектрической искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег — страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают,
хорошее имение купил.
Вот это-то обстоятельство и привело к катастрофе, изложение которой и составит предмет моего первого вступительного
романа или,
лучше сказать, его внешнюю сторону.
Первая книга, которую я начал читать по складам, а дочитал до конца уже довольно бегло, был
роман польского писателя Коржениовского — произведение талантливое и написанное в
хорошем литературном тоне. Никто после этого не руководил выбором моего чтения, и одно время оно приняло пестрый, случайный, можно даже сказать, авантюристский характер.
Читаю на русском перевод «Хижины дяди Тома» при первом номере «Современника». Перевод «Русского вестника»
лучше, но хорошо, что и этот выдан вдруг сполна. Там публика должна ждать несколько месяцев. Я думаю, помещики и помещицы некоторые увидят, что кивают на Петра. [То есть русские издатели
романа Бичер-Стоу имеют в виду отечественных помещиков-крепостников.]
Прочти Григоровича Рыбаки.Новая школа русского быта. Очень удачно! — Нередко мороз по коже, как при
хорошей музыке. [Статья В. П. Гаевского о Дельвиге — в «Современнике» за 1853 г., № 2 и 3;
роман Д. В. Григоровича «Рыбаки» — там же, № 3 и сл.]
Молодого человека, проезжающего в этот
хороший вечер по саванскому лугу, зовут Лукою Никоновичем Маслянниковым. Он сын того Никона Родионовича Маслянникова, которым в начале
романа похвалялся мещанин, как сильным человеком: захочет тебя в острог посадить — засадит; захочет в полиции розгами отодрать — тоже отдерет в лучшем виде.
— Да, но бог знает — это понимание не
лучше ли нынешнего городско-развратного взгляда на женщину. Пушкин очень любил и знал хорошо женщин, и тот, однако, для
романа своего выбрал совершенно безупречную женщину!.. Сколько вы ни усиливайте вашего воображения, вам выше Татьяны — в нравственном отношении — русской женщины не выдумать.
Ей казалось, что после такой долгой разлуки ему бы
лучше было заняться любовью, чем чтением
романа. «Он любил, вероятно, в это время какую-нибудь другую женщину!» — объясняла она себе, и на лицо ее опять набежала тень печали.
— Не изменились; все
роман пишу; да тяжело, не дается. Вдохновение выдохлось. Сплеча-то и можно бы написать, пожалуй, и занимательно бы вышло; да
хорошую идею жаль портить. Эта из любимых. А к сроку непременно надо в журнал. Я даже думаю бросить
роман и придумать повесть поскорее, так, что-нибудь легонькое и грациозное и отнюдь без мрачного направления… Это уж отнюдь… Все должны веселиться и радоваться!..
В то время, именно год назад, я еще сотрудничал по журналам, писал статейки и твердо верил, что мне удастся написать какую-нибудь большую,
хорошую вещь. Я сидел тогда за большим
романом; но дело все-таки кончилось тем, что я — вот засел теперь в больнице и, кажется, скоро умру. А коли скоро умру, то к чему бы, кажется, и писать записки?
Читал он книжки
хороших сочинителей,
романы, ходил на представления в народный дом.
— Очень хороший-с, — подтвердил Петр Михайлыч, — и теперь написал
роман, которым прославился на всю Россию, — прибавил он несколько уже нетвердым голосом.
— Конечно, не вовремя! Когда напечатался твой
роман, ты ни умнее стал, ни
лучше: отчего же он прежде не делал тебе визитов и знать тебя не хотел?
— Варя, пожалуйста, читай поскорее, — сказала она, подавая ей книгу и ласково потрепав ее по руке, — я непременно хочу знать, нашел ли он ее опять. (Кажется, что в
романе и речи не было о том, чтобы кто-нибудь находил кого-нибудь.) А ты, Митя,
лучше бы завязал щеку, мой дружок, а то свежо и опять у тебя разболятся зубы, — сказала она племяннику, несмотря на недовольный взгляд, который он бросил на нее, должно быть за то, что она прервала логическую нить его доводов. Чтение продолжалось.
— Эта мысль развита Достоевским в
романе «Подросток» (ч. III, гл. 1).] и если вам с первой встречи приятен смех кого-нибудь из совершенно незнакомых людей, то смело говорите, что это человек
хороший.
Когда пал прежний Гнедко, никому и в голову не пришло, даже и майору, обвинить в чем-нибудь
Романа: воля божия, да и только, а
Роман хороший кучер.
Зимою работы на ярмарке почти не было; дома я нес, как раньше, многочисленные мелкие обязанности; они поглощали весь день, но вечера оставались свободными, я снова читал вслух хозяевам неприятные мне
романы из «Нивы», из «Московского листка», а по ночам занимался чтением
хороших книг и пробовал писать стихи.
— Вот
хорошая книга, — говорила она, предлагая мне Арсена Гуссэ «Руки, полные роз, золота и крови»,
романы Бэло, Поль де Кока, Поль Феваля, но я читал их уже с напряжением.
Я не хочу, чтобы мне Термосесов мог написать что-нибудь вроде того, что в умном
романе „Живая душа“ умная Маша написала своему жениху, который жил в
хорошем доме и пил чай из серебряного самовара.
Увы! она никогда не получила
романа девушки в белом платье, потому что он так и остался в отделе неосуществившихся добрых намерений, хотя в данном случае и сослужил мне
хорошую службу.
Вот и они вышли. А уж пан сидит на ковре, велел подать фляжку и чарку, наливает в чарку горелку и подчивает
Романа. Эге, хороша была у пана и фляжка и чарка, а горелка еще
лучше. Чарочку выпьешь — душа радуется, другую выпьешь — сердце скачет в груди, а если человек непривычный, то с третьей чарки и под лавкой валяется, коли баба на лавку не уложит.
Ну а после ничего, притерпелся. Оксана, бывало, избу выметет и вымажет чистенько, посуду расставит: блестит все, даже сердцу весело.
Роман видит:
хорошая баба, — помаленьку и привык. Да и не только привык, хлопче, а стал ее любить, ей-богу, не лгу! Вот какое дело с
Романом вышло. Как пригляделся хорошо к бабе, потом и говорит...
— А с чего ж мне, —
Роман ему отвечает, — плакать? Даже, пожалуй, это нехорошо бы было. Приехал ко мне милостивый пан поздравлять, а я бы таки и начал реветь, как баба. Слава богу, не от чего мне еще плакать, пускай
лучше мои вороги плачут…
— Ну, собирайся,
Роман! Хлопцы, садитесь на коней! И ты, Опанас, поезжай с ними, — будет уж мне твоих песен слушать!..
Хорошая песня, да только никогда того, что в ней поется, на свете не бывает.
И потому кто хочет слушать что-нибудь про тиранов или про героев, тому
лучше далее не читать этого
романа; а кто и за сим не утратит желания продолжать чтение, такого читателя я должен просить о небольшом внимании к маленькому человечку, о котором я непременно должен здесь кое-что порассказать.
Дорогой княгиня совсем потеряла свой желчный тон и даже очень оживилась; она рассказала несколько скабрезных историек из маловедомого нам мира и века, и каждая из этих историек была гораздо интереснее светских
романов одной русской писательницы, по мнению которой влюбленный человек «
хорошего тона» в самую горячечную минуту страсти ничего не может сделать умнее, как с большим жаром поцеловать ее руку и прочесть ей следующее стихотворение Альфреда Мюссе.
— Ваш
роман, Молли, должен иметь
хороший конец. Но происходят тяжелые и непонятные вещи. Я знаю о золотой цепи…
Раз один, в самом начале марта, в сумерки, вдруг сделалось мне как-то нестерпимо скучно: просто вот бежал бы куда-нибудь из дому. Я взял шапку и ушел со двора. Думал даже сам зайти к Истомину, но у него не дозвонился: оно и
лучше, потому что в такие минуты не утерпишь и, пожалуй, скажешь грустно, а мы с
Романом Прокофьевичем в эту пору друг с другом не откровенничали.
Но
лучше всех, эффектней всех и всех соблазнительней на этом празднике все-таки была дочь хозяйки, Берта Ивановна Шульц, и за то ей чаще всех доставался и самый лучший кавалер,
Роман Прокофьич Истомин. Как только
Роман Прокофьич первый раз ангажировал Берту Ивановну на тур вальса и роскошная немка встала и положила свою белую, далеко открытую матовую руку на плечо славянского богатыря-молодца, в комнате даже все тихо ахнуло и зашептало...
Романы Вальтер Скотта слишком растянуты,
романы Диккенса почти постоянно приторно-сантиментальны и очень часто растянуты;
романы Теккерея иногда (или,
лучше сказать, очень часто) надоедают своею постоянною претензиею на иронически злое простодушие.
— До завтра. Пусть это будет покамест тайной. Тем
лучше для вас; хоть издали будет на
роман похоже. Может быть, я вам завтра же скажу, а может быть, нет… Я еще с вами наперед поговорю, мы познакомимся
лучше…
Вот и все краткое сказание о жизни и смерти человека, деятельность которого в России не лишена самого живого интереса и
лучше всякого вымышленного направленского
романа знакомит нас с характерами деятелей недавно минувшего, беспокойного и оригинального времени.
Офицер.
Лучше всякого
романа. Только непонятно, как она могла так любить его. Ужасная фигура.
— Любить! — сказал голос и помолчал. — Я не могу не любить! без этого нет жизни. Делать
роман из жизни одно, что есть
хорошего. И мой
роман никогда не останавливается в середине, и этот я доведу до конца.
Потом поступил он в полк, где, конечно, старался постоянно быть в
хорошем обществе, и, стремясь докончить свое воспитание, читал очень много
романов, и
романов по преимуществу переводных, чтобы уже иметь окончательно ясное понятие о светско-европейской жизни.
— Ну, бог с ними — и с деньгами и с лестью, — все это не моего
романа. Скажите
лучше мне, как вы думаете вести себя с вашей будущей женой?
— «Вы бы читали
хорошие английские
романы…» и дала…
Лавр Мироныч. Прежние
романы лучше были; нынче уж не так интересно пишут. Вот я теперь четвертый раз Монте-Кристо читаю; как все это верно, как похоже!..
Впрочем, многие герои
романов Вальтера Скотта ничем его не
лучше.
Все это дает право
роману на внимание публики, при общей бедности
хороших повестей в настоящее время.
Я бы хотел здесь поговорить о размерах силы, проявляющейся в современной русской беллетристике, но это завело бы слишком далеко…
Лучше уж до другого раза. Предмет этот никогда не уйдет. А теперь обращусь собственно к г. Достоевскому и главное — к его последнему
роману, чтобы спросить читателей: забавно было бы или нет заниматься эстетическим разбором такого произведения?